В N-ой писательской организации N-ого города властвовала могучая и сердитая поэтесса. Председатель нескольких союзов писателей. Член оргкомитетов нескольких литературных премий. Главный редактор многих российских и региональных журналов и газет. С помощью своих рабов она управлялась с тоннами макулатуры, корректируя, редактируя, орудуя и многочисленными вступительными статьями. Она могла писать в разных стилях. Один день она могла быть Пастернаком, другой день – Бродским, третий – Блоком. В тайне члены союза думали, что ОНА – не поэтесса, а действительно настоящий поэт. Не проходило ни одного мероприятия, чтобы она не пришла, и гости не услышали её звонкого милого голоса. Пусть иногда стихи её – нескладные, наводнённые сбивом ритма и авторской глухотой, но читала ОНА их с одухотворённой свирепостью, у неё было столько власти, что писатели союза лишь хвалили, восторгались ей, приклоняли головы, заискивали, лепетали, запинаясь, стоило ей обратить свой пламенный взор в их сторону. Никто не знал её настоящего имени и фамилии, даже супругам ОНА не открывала их, на книгах, которые выпускала едва ли ни тоннами, красовались инициалы Е.А.Ш-Т. И с каждой выпущенной книгой в другом городе фамилий, а точнее больших букв через тире, становилось больше. Ш-Т-Л-А… Женщина-поэт-загадка, Королева писателей, Властная госпожа… каких только прозвищ не давали ей.
– До чего великолепные стихи, госпожа! – только и слышала она в ответ.
– Правда, так думаете? – улыбаясь улыбкой добродушной и невинной в своём тщеславии, она спрашивала, вглядываясь в лицо. Получая удовлетворение от лести, от страха перед ней – сильной и могущественной литературной начальницей, она заводилась, потирая ладони, щуря ястребиные глаза. Демонстративно шла на подиум, цокая каблучками, и выступала перед многочисленной аудиторией уверенно.
Обаяние госпожи Е.А. было настолько безграничным, что она привлекала в брак только состоявшихся поэтов и писателей, со званием и положением в литературном обществе.
Невысокого роста, пышная, наряженная по моде евро, всегда улыбающаяся, блестящая жемчужными зубами, в коричневой косынке с белыми узорами, походила на завёрнутую в яркую одежду пухлую куколку. Обаяние госпожи Е.А. было настолько безграничным, что она привлекала в брак только состоявшихся поэтов и писателей, со званием и положением в литературном обществе. Первый её муж был человеком солидным, известным в российских писательских кругах. Он возглавлял крупнейшую ассоциацию писателей, раздавал премии, публиковал в своём журнале-флагмане отечественной литературы великих писателей. Весил он больше ста килограмм, носил замшевый пиджак, украшенный лентами и медалями отличия за многогранность дарования, увешанный значками за былые заслуги на литературном фронте. Но переехав в N-ый город, потерял чуть ли ни половину живого веса, растерял заслуги, значки и звания. Однако, она не оставляла его, всегда брала с собой, как сумочку для важных женских предметов. Носил он тяжёлые брезентовые сумки с журналами, книгами да наградами.
– Валька, показывай! – приказывала ОНА, растягивая уголки багрово накрашенных губ.
И Валька, поблёскивая давно облысевшей головой, вытаскивал стопки пёстрых журналов и наград, проносил по рядам, открывая на закладке, где опубликована любимая женщина.
Закрываясь во дворце – доме союза писателей в центре города. Госпожа поэтесса выбирала, кому на этот раз дать премию, кого на этот раз опубликовать в журнале с толстой золочённой обложкой «N литературный».
– Ты уже публиковала ЕГО и премию давала! – смел Валя возразить. – Я ревную. Теперь только ношу твои вещи и рекламирую… – он заплакал, сидя на стуле, сморщился, как чернослив. Госпожа снисходительно посмотрела на него, улыбнувшись как всегда обворожительной улыбкой. Погладив по гладкой прохладной лысине, строго спросила:
– Ты же хочешь, чтобы твоя любимая двигалась по карьерной лестнице литературы вверх, а не вниз?
– Да-да, конечно, – затрясся Валентин. – И я тоже подписываю премии тем, кто у тебя в милости. И публикую тех, кто достоин по твоему мнению. Но обвинения в плагиате… Они не однократны. Я уже и так всем говорю, что ты публикуешь и мои стихи в своей книге, потом что очень любишь меня. Но я-то не плагиатор, а они думают, что ворую строки у классиков! И прикрываюсь твоим авторитетом.
– Я приказывала не обращаться ко мне на «ТЫ» здесь? – вдруг крикнула ОНА так, что Валька подскочил.
На следующий день, увидев, как статный молодец, заслуженный писатель, целует в щёчку любимую, он не выдержал и выскочил.
– Буду драться, моя поэтесса!.. – заголосил он, махая кулаками.
Тут же примчались санитары и усмирили взбесившегося. Теперь Валентин проводил время в психиатрической лечебнице. А когда вышел, то понял, что любимая уже принадлежала другому. Алексею, поэту-издателю, который имел влияние на многие издания в разных городах. Он был моложе и крепче чем Валентин. Да и госпожа не выпускала его из объятий. На почве ревности и потом неудач на литературном фронте Валя стал пить, заливать чуть ли ни вёдрами. Вскоре стал похож на бича, от которого шарахались соратники по перу. Писал мемуары о безответной любви и преданности, а потом топил ими печку.
Алексей был намного младше, чем госпожа поэтесса. Энергии этого молодого поэта хватало на то, чтобы за день склеить больше сотни книг – ради любимой он открыл собственную типографию, работал дни напролёт. ОНА ведь находилась в оргкомитетах разных премий...
Нет, Лёша любил её за дерзкий нрав и характер. Ему нравилось преклоняться перед властной женщиной, подчиняться, испытывать сладкий трепет, слушая её голос. Он превратился в её личного папарацци. Госпожа едет туда, Лёша спешит с дорогущим фотоаппаратом за ней, госпожа выходит из дома союза писателей, Лёша, замирая, глядит в объектив. Щёлк-щёлк и «госпожа улыбается», щёлк – и госпожа разговаривает с молодым подающим надежду публицистом. Что? Нет, Лёша не обознался. Милая сердцу женщина открыто кокетничает с тем, кто ему не нравится. Уж больно много получилось фотографий с ним! Вот ОНА проводит с ним время в закусочной за обсуждением его нового произведения, посвящённого жизни госпожи в союзе писателей N-ого города. Вот ОНА спешит на вручение премии ему, а Лёша что? Несётся за ней с фотоаппаратом. Проклятие! Что происходит? Он целует её прямо на глазах Алексея, гладит по спине, улыбается зрителям, высоко поднимая врученный диплом. Он заплатит за это! Надо вызвать его на рыцарский поединок. Лёша и любимая ещё и трёх лет не прожили вместе, как ОНА стремится поменять объект воздыханий.
После мероприятия Алексей закатил скандал, грозил осветить их недостойное поведение в прессе. И тут же сам получил от молодого публициста эссе в большой газете, где когда-то охотно печатали и самого Алексея. Деваться некуда и поэт запил, заливая горе, превратившись в алкоголика. Его не пускали теперь и на порог союза писателей. Он подал в суд, и решением его типография перешла в имущество бывшей супруги, а фотоаппарат ему стал уже не нужен.
От прежней любви Алексея осталась разве что его фамилия, которую ОНА оставила на память через тире.
Прежние заслуги не интересовали госпожу, молодость и сила оказалась сильней званий и влияния на редакции. От прежней любви Алексея осталась разве что его фамилия, которую ОНА оставила на память через тире. Так продолжалось много лет. Каждый следующий ухажёр и вскоре муж сначала превращался в её раба, а потом спивался, попадал в психиатрическую лечебницу или в лучшем случае – уезжал в другую страну.
По-прежнему члены союза не знали её настоящее имя и фамилию. Могли написать о ней в газете, так сказать пролить свет на деяния, но вот незадача – как писать о человеке без имени?.. К тому времени фамилий, а точнее букв через тире, стало множество у госпожи. Ш-Т-Л-А-М-З-…, а сама госпожа стала старой, такой старой, что не один даже отчаянный молодой графоман не посмотрел бы на неё. И в один прекрасный день ОНА умерла, оставив гигантское количество пожелтевших журналов, газет и дипломов, потускневших золотых медалей и потемневших значков.
Только после смерти Госпожи поэтессы члены союза увидели её имя и фамилию. На могильной мраморной плите. Огромными чёрными буквами. ЕВА АДОЛЬФОВНА ШЕЛЬГРУБЕР.
