И я гулял по Монмартру и зашел в Лувр, я думал тогда, что в музей, а при нем торговая галерея. Красота, восторг, удивление. Кругом − золото, бриллианты, картины. Красивые женщины, красивые мужчины, красивый язык. Я подошел к витрине с часами, увидел то, что искал и спросил «Сколько?», мне назвали цену во франках, тогда еще не было евро, что-то около 20 000 долларов, я пошутил: «Что-то дешево» и получил ответ, который меня обескуражил: «Это потому, что они не очень старые, им еще нет двадцати лет». Ушел в растерянности, думая, что часы, как коньяк, чем старше, тем дороже. Как оказалось, это был антикварный магазин, я потом много там времени проводил. Изумруды и сапфиры совсем других, каких-то нереальных оттенков, только бриллианты не меняются. Я тогда влюбился в антиквариат, в старинные вещи, но ни тогда, ни сейчас, − это увлечение мне не по карману.
Помню все до мелочей. Как совсем не стеснялся говорить на чужом языке. Хотя говорил, конечно, тогда отвратительно. Как не стеснялся ходить по магазинам, по дорогущим бутикам, тем, что на Champs-Elysées и Georges V, тем, что в «золотом треугольнике», все мерил, покупал мало. Немного смутило меня поведение продавщиц в «Van Cleef & Arpels», она не хотела со мной разговаривать, смотрела свысока и всячески давала мне понять, что я адресом ошибся. А я-то в костюме модном, и у меня есть деньги, вот прям 500 долларов. Мне было непонятно: им, что, не нужны мои 500 долларов? В знак протеста купил там колечко, на все. Маленькое, но элегантное.
Удивительное время. Гулял по Монмартру каждое утро, начиная с 8 утра. И завтракал по нескольку раз за утро. Потому что хотел запомнить каждую минуту, каждый запах, каждый вкус. Круассаны и свежий кофе с сигаретой тогда, кончено можно было курить, везде. И на улицах Парижа не было урн, боялись терактов, поэтому бросали все на мостовые. И именно поэтому я ходил в кафе рано утром, пока еще чисто. Я запомнил все. И я потом много раз был в Париже. И были La Baron и Bar Fly. И были дискотеки до утра, и шампанское рекой, и больная голова утром, и надо работать. Все-таки по делам ездил, в большей степени. Но тот первый раз я не забуду.
Именно в тот первый раз я купил свои первые часы. В Galeries Lafayette в бутике «Cartier», серебряные с сапфиром. Поднялся на самый верхний этаж, чтобы оформить tax free, сидел в кафе в новых часах. И разглядывал старушек-аристократок в кроссовках и ожерельях от Bulgari. И думал: все, теперь я свой. У меня тоже есть часы, все вокруг понимают, что я не просто так. Вот теперь меня пустят в любой ювелирный магазин, и не будут смотреть свысока. У меня есть «Cartier». Я, кстати, такую модель ни разу не встретил в России, ни в Москве на Кузнецком, ни тем более в омской «Женеве». И часов у меня потом было много. И дороже, и круче, но эти остались самыми любимыми.
Поеду ли я еще в Париж? Не знаю, не уверен, что хочу этого, там теперь все по-другому, и я другой, я старый. Куплю ли я еще часы? Не знаю, но не думаю, что мне это нужно. Вернее, уверен, что мне это не нужно. У меня все было: и часы, и машины, и дома. И у меня все это осталось в памяти. И не «как жаль, что это было тогда», а «как хорошо, что это было со мной». И это у меня не отнять.
